Этот Год (учебный год), несмотря на тревожное предчувствие, заполнившее Дом с Изнанки, начался для Кая восхитительно, удивительно, вдохновляюще, замечательно... просто замечательно. Дом наполнился новыми людьми, за которыми можно было наблюдать сутки напролёт. Учёба шла хорошо. Все прочитанные книги, как одна, были хорошими и закладывали в голову идеи. Руки слушались мальчика чуть лучше, и он наконец-то научился пользоваться красками, записавшись в художественный кружок.
Словом, Кай, пусть и для всего внешнего мира ходил с обыкновенной кисло-постной рожей, замирая, как робот с проржавевшим механизмом там и тут, сам себе казался тёплым сентябрьским солнышком и парил, изредка касаясь земли. Исчезнув с глаз стаи сразу после ужина, он просто просидел два часа в своей подсобке, где, пройдя на Изнанку, в своё гнездо, просто улыбался отражению себя-настоящего в ближайшей ледяной колонне и ничего не делал больше. Только потом, в Сером Доме натянув свои старые джинсы с большими карманами и напихав в них по две баночки гуаши в каждый, он отправился в свой привычный ночной дозор.
На Изнанке Полис тих.
В Сером Доме молчат стены.
Лисам вовсе наплевать, что Кай слушает их двери.
И это даже он не пытался сочинять хокку, всё вязалось само.

Где-то в час ночи Ходок вынырнул с Изнанки у Перекрёстка, точно из тени или обыкновенного пёрышка, какие вылезают из подушек, липнут к одежде, а потом носятся по всему Дому на слабых-слабых сквозняках, как по пустыне перекати поле. Даже если бы по коридору в этом месте сейчас хоть кто-нибудь шатался, вряд ли он заметил Кая раньше, чем тот заметил его. По ночам он был гордой птицей и там, и здесь, если там не принимал ещё какой-нибудь образ. Не обнаружив никого, Кай включил, как делал это часто, свой тусклый фонарик, и изучал самые свежие надписи на Перекрёстке. В его ушах без плеера и наушников звучала умиротворяющая волшебная мелодия, пока...
Нет, больше не звучала.
Потому что серое пятно фонаря наплыло на знакомый почерк, на ЭТО, и глаза прочитали. О боже... За что...
Рот - единственная двигающаяся часть лица Ходока и вторая по выразительности после глаз, искривился в брезгливую скобочку.
Если бы Кай описывал своё состояние, свои эмоции, безвременную гибель своего только зародившегося, как тонкий месяц в мглистой дымке, вдохновения, наименее пафосной и наиболее лаконичной стала бы строчка "я рыдал кровавыми слезами и горько сожалел об этом дне". Поэзия Белки и раньше его раздражала, как бездарная пародия на искусство, спасающееся под помоечной категорией "постмодернизм", но тут йуная духовно богатая дура расщедрилась на целую поэму. И, исполненный праведного гнева истинного эстета, давно ненавидевший её негласно Кай расщедрился на не менее эпохальный ответ.
Быстро раскрыв баночки с белой, красной, синей и жёлтой красками, он, слюнявя по пальцу на каждый цвет и мешая новые в крышечках, начал смелыми линиями рисовать поверх всех соседних записей с фонариком, зажатым кнопкой к зубам. Голова грызунья вышла на редкость натуральной, говорящей - особенно резцами и дурацким углом, под которым смотрели её большие круглые глаза, и - похожей на Сэйлор Мун. Кай, пребывая на волне мести, развил образ, сделав Белочке одну из рук фирменным знаком супергероинь в матросках, собственно, сэйлор-фуку и намазав для полного обредения задумки на приоткрытом животе выглядывающую золотую цепочку "ЙАПАЭТ". На ногу поэтессе герой карикатуры сделал зелёно-синюю гетру, а обнаружив, что жёлтый и зелёный цвета кончились, да и белый на исходе, вместо второй ноги нарисовал Белке под зад розовую альпаку. Чувствуя жжение в стёртых и разбитых о стены в процессе творения подушечках пальцев, Кай всей радугой на своих грязных от гуаши руках написал на груди альпаки "МУЗО" и, наконец, выдохнул.
Сэйлор Белка была хороша. Но, пока она грустно переливалась подсыхающими мазками пальцев на стене, красуясь рядом с поэмой, Кай понял, что месть, в отличие от Белки, всё ещё недостаточно хороша. И, собрав в один карман сколько помещалось баночек краски, а из другого вытащив короткий заточенный до убийственного состояния карандаш, стал, стараясь не марать грязными пальцами кусок стены, писать ответ.

На смысл и рифму забивая
Большой и толстый членоболт,
Словами Белочка играет
И в строчки радостно кладёт.
Ей не чета по части мрака
Кафка, Лавкрафт и Воннегут.
Мозги взрывая без напряга,
Её стихи все стены срут.
О, Белка, о, исчадье ада,
Когда захочешь вновь творить,
Вырви язык себе, а руки
По локоть будь добра спилить.
- твой честный добро(не)желатель

C-C-COMBO! - прокомментировала голова, когда парень ещё раз оглядел своё сегодняшнее творение. Весь его загривок был влажным от старания, во рту тошнотно ощущалась гуашь, а от запаха краски немного кружилась голова. Кай понял, что задержался и, воровата оглянувшись, поспешил от Перекрёстка прочь. Где-то прозвучал скрип открывающейся двери, но свет фонарика уже погас, а вместо мальчика с никогда не меняющимся лицом по коридору катилось на сквозняке серебристо-белое пёрышко.

А Кай уроки не прогуливал. Не видел смысла. Если он не застревал в койке или где-то ещё, он стабильно доползал до любого кабинета. Интересный предмет, не интересный... Писать за преподавателями парень мог далеко не всё: руки заедали, отставал. Не всё ему было интересно, и тогда он просто прикидывался, что не может писать, и уходил в себя. Но последнее лето с родственниками немного встряхнуло его и расставило акценты. Кай не хотел выходить из Дома с позорными баллами, валить вступительные экзамены в колледж и висеть мёртвым грузом на шее семьи. Все только и настраивались на то, чтобы остаться навечно, а он опасался, но всё же не хотел просто так отвергать любую возможность прожить жизнь дальше серых стен. Так что даже паскудную математику, по которой понимал от силы треть, слушал, хотя бы в фоновом режиме.
Если и были на свете вещи, которые здоровому психически существу (а Кай себя искренне считал одним из редких почти здоровых людей в гнезде помешанных уродов, каким являлся Дом) совершенно невозможно и вредно употреблять - это не учебные дисциплины, это поэзия Белки! Долгое страдание от того, что это чересчур громкое и не обладающее даже сто десятой частью харизмы Анубиса и его воспитанников, чтобы её можно было терпеть, недоразумение только и делало, что дефилировало по Первой искупалось тем, что:
а) у Кая был старый плеер с хорошей музыкой;
б) днём и вечером он ушатывалася куда-нибудь прочь;
в) натурально изображал невидимку или статую в тёмном углу;
г) спал с заткнутыми достаточно шумным психоделическим роком (или электроникой, или любимыми старыми альбомами Марлина Мэнсона - подходило всё, что перекрывало повизгивающие интонации озверевшей от гормональных бурь духовнобогатой поэтессы) лицом в подушку и мелькая лишь пятками из-под ставшего коротковатым одеяла;
д) кто беспокоил Кая и попадал в момент, когда тот мог двигаться - рисковал открыть собой в качестве нового органического спутника Земли первую Домовскую программу по освоению космоса. Кай своё "иди нахрен" с ноги очень слабо мог размерить по силе, особенно спросонья.
А ещё он был до неприличия начитан (и наслышан от Книжника), чтобы изобретать такие вот масштабные версии популярной угрозы "ударю - в космос улетишь" просто глядя в окно. Осень, рыже-серый тлен снаружи, начинающийся авитаминоз внутри, обостряющий проклятую акинезию до залипания на лестницах, и просто пожизненное дерьмище.
В космос не берут инвалидов, а для того, чтобы стать астрофизиком и открывать его на Земле, Кай кошмарно туп в математической составляющей точных наук.

После завтрака парень потащился в библиотеку от "совсем не знаю, чем себя занять". Приходить к Бальдру с пустотой в голове было бесполезно, а в блокноте и на полях с утра было именно что пусто, с такими-то ночными приливами вдохновения. В тетради, совмещавшей в себе физику и математику красовались полторы переписанных с доски задачи, из которых застрявшая в штиле идей фантазия извлекла лишь кривое сравнение процессов распада элементов в палеонтологических слоях почвы с исследованиями социологов по структуре населения определённых районов Парижа. Нет, в Париже сам воспитанник не был, зато матушка ему обрисовала его достаточно хорошо, чтобы Кай понял: у них ещё с расовым составом хорошо. Особенно в Фазанах. Один только косоглазый Конфуций, который, в общем, парень ничего, и неприятная крикливая помесь грызуна с человеком, ещё и гендерно неполноценная.
Кстати о ней.
Кай не испытывал проблем с восприятием визуальной информации, скорее наоборот, потому напротив своего полуночного вклада в местную традицию настенной живописи он даже не остановился. Обычно Павлины пишут и читают открыто у своей комнаты, а не по дороге в другое крыло, так что палевно. Но если бы его щёки умели натягиваться так, как у некоторых ребят, он не удержался бы и заулыбался самой широкой и злорадной ухмылкой.
Так вот, где было это чучело провело первый урок: не с девочками, не в Кофе. Лужа на полу явственно говорила: она пыталась. ОНА ПЫТАЛАСЬ! Затереть следы критики как типичная бездарная школоблоггерша, с которыми Кай во множестве познакомился летом. Но, видимо, слюна ценителя искусства в сочетании с гуашью, стёртыми до воспалившихся трещинок подушечками пальцев и штукатуркой создали совершенно особый артефакт, который теперь уйдёт со Стены лишь с новым ремонтом.
Ответ прототипа превратившейся в розово-сине-серо-красно-жёлтый и яростно-отвратительный пипец Сэйлор Белки Кай тоже уловил. Не в деталях, хотя в мыслях уже чиркнул красным маркером "рифма - это слишком сложно", "не звучит" и вроде того. Сам-то Кай был больше прозаик, хотя баловаться переводами песен и написанием под любимую музыку любил. Никому только не показывал - стеснялся и не видел смысла. Он и на стены выписывал из блокнотов что-то редко. Этот ночной ответ был скорее исключением. Как продолжать - нужно было подумать.
Искать Белку он тоже не спешил. Много чести для плебейки.

На третий урок Кай опоздал, но в и без того почти пустой кабинет без проблем просочился. Мало ли что у них. Они особенные. А то, как, на самом деле, неуютно и неприятно быть недостаточно функционирующим человеком, как не хочется признаваться, что с тобой что-то не так, когда ты среди нормальных людей, он помнил с лета, с Наружности. Сестра растянула себе лодыжку, пока бесилась в детской комнате торгового центра, и родители увезли её, перепугавшись, в травмпункт. А Кай просто остался стоять у витрины через мост. Сам двинуться он не мог, собственный оклик показался ему слишком тихим и незначительным, теряющимся в гуляющей по центру безразличной толпе, а мобильного телефона ему как-то не завели и родительского он не помнил. И так подростка просто забыли, и он стоял и любовался на книжную гору снаружи, уже из упрямства отмахиваясь от вопросов, почти два часа.
Под конец урока Кай даже оживился. Перестал втирать раздобытый у встреченной воспитательницы девчонок прокисший увлажняющий крем в саднящие пальцы - обморозил, ага (а ведь поверила, кажется, наивная женщина!), писать записки-подсказки, которые задумал в качестве менее публичного продолжения их с Белочкой маленькой и злой игры. Обсуждение проблем работы центральной нервной системы, которое оживило их небольшую группу - диагноз Цезаря, как говорится, налицо, Гамлет глуховат, да и сам Кай такой ржавый из-за черепно-мозговой - дополнилось его замечанием про киберпротезирование, экзоскелеты и то, что прототипы уже делают в Японии. На взгляд развернувшегося Вожака парень пожал плечами. Суеверный страх домовцев перед машинами и бегство в сказочную Изнанку были понятны, но... Кай был совсем не против когда-нибудь стать киборгом, например, не застревать у витрин и на лестницах, не имея возможности пошевелиться. Улыбаться, пусть даже под кожей у него протянется паутина нано-проводков, а за ушами появятся разъёмы для подключения виртуального зрения. Где-то там же, глубоко вместе со страхом перед Наружностью, Кай уже чувствовал, что даже если минует выпуск и не поедет крышей, просто променяет Изнанку на Матрицу.

Удивительно, но Депрессия ненадолго вынырнул из депрессии, и на перерыв они ушли в Заповедник вместе, следуя за перебирающим колёсами Цезарем.
- Давно хочу Азимова почитать, вот руки не дойдут никак, - сказал Кай, когда они открыли Вожаку Дома дверь и немного замялись на пороге.
- Пф, ты и так робот. Или инопланетянин, - пальцы состайника щипнули его за шов водолазки на плече, - Спок.
- Надеюсь, мы не будем сейчас пересматривать Звёздный путь, - сказал Цезарь, проехав в комнату. - Здравствуй, Белочка, - сказал он лежащей девушке, не останавливаясь. - Лично я не собираюсь опаздывать на работу по химии. Б ведёт хорошо и я надеюсь, что наша группа с ним не рассорится.
Вот вам и вождь народов, босс элиты, который гонял их учиться, когда они ленились, одним своим молчаливым неодобряющим взглядом или такими вот прозрачными намёками. Взгляд на Белку тоже брошен, и не только Цезаря.
- Кто-то опять трогал моё курево, - пожаловался Депра, возясь у своей койки. - Белка?
А Кай просто приземлился на свою кровать, в углу, у батареи, за фикусом и телеком, и пока не спешил брать книжки, разглядывая крючья пальцев. Его руки большую часть года бывали обветренными, особенно на протёртых костяшках, измазанными грифелем и ручкой. Но не краской, нет-нет, краска: гуашь, акварель - это его тайна, которую даже кружок Эсмеральды не весь знает. Если бы он мог улыбаться, он бы улыбался. Пусть шевелят грызуна, пусть спрашивают, в чём дело. Он понаблюдает и, пока знает, где она, придумает, как разложить следующую часть квеста.
Обиженная поэтесса в царстве ребусов, м-м-м!
Руки упали на покрывало по бокам.

Отредактировано Кай (2015-02-03 23:46:09)